Перед читателем встаёт видение: будто бы старый двор, где стоит гроб с бабой Верой. Но она почему-то жива, как и её сестра Людмила, дядя Михаил и дед Алексей. Все они тревожно ждут прибытия допотопного грузовика — «вечного советского катафалка», который везёт мешки с сахаром. В их руках странные отметины: распухшие пальцы, отёкшие до черноты, словно печать какой-то древней кары. Толпа соседей, набежавшая за сахаром, оказывается такой же — с одутловатыми руками, с общим знаком.
Главный герой спрашивает: «Почему?» — но в ответ родня лишь крестится. И он сам, заметив, что его кисть поражена той же странной опухолью, повторяет этот жест вместе со всеми — крестится «ради приличия». Родные, не задавая лишних вопросов, берут мешки и несут груз судьбы, словно это неизбежный ритуал.
Елизаров создаёт атмосферу тревожного сна, где реальность переплетается с символами, а каждое видение становится метафорой человеческой жизни. Сахар, гроб, крестное знамение, больные пальцы — всё превращается в знаки, отсылающие к памяти, к коллективной травме и к самому факту существования в «юдоли плача», мире, где смерть соседствует с бытом, а страх — с привычной рутиной.

